Фильм становится изящной метафорой самого акта творчества, где режиссерский путь предстает как череда откровений и сомнений. Это и столкновение с кризисом, и игра воображения, и мучительные поиски вдохновения в условиях определенного интеллектуального фона. Постоянное переплетение личного и универсального создает напряженный, но плодотворный поток, в котором рождается замысел.
Неотъемлемой частью этого мира оказываются женщины, образующие вокруг главного героя своего рода призрачный гарем. Каждая из них олицетворяет разные грани его творческой натуры, и все они, кажется, безоговорочно преданы ему. Однако эта кажущаяся идиллия периодически нарушается вспышками неповиновения, требующими жесткого контроля — вплоть до применения символического хлыста, усмиряющего бунт.
